Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года - Лев Александрович Данилкин

то, что когда-нибудь у большинства советских граждан появится доступ не только к коллективному, но и индивидуальному потреблению. Как Гагарин встретил смерть Сталина? Общая атмосфера тех дней вырисовывается по рассказу В. Порохни: “С его именем в наших молодых умах увязывалось многое. Поэтому его смерть, казалось, вырвала у каждого из нас кусочек сердца. Когда с первым утренним боем Кремлевских курантов ворвалось в нашу комнату общежития известие о том, что 5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжелой болезни скончался Председатель Совета Министров СССР, Секретарь ЦК КПСС И. В. Сталин, Евгений Стешин зарыдал так, что все мгновенно оказались на ногах. Узнав день похорон, мы втроем решили…” – кстати, на день похорон Сталина, 9 марта 1953 года, пришелся гагаринский день рождения: 19 лет – “…выехать в Москву, но наши намерения группа не одобрила. Несколько поостыв, мы и сами поняли, что поступаем неправильно, так как из-за этой поездки пропустили бы много занятий. Но сам факт порыва еще больше скрепил нашу дружбу” [2].

Про то, рыдал ли сам Гагарин по своему будущему соседу по кремлевскому некрополю, ничего не сказано; понимал ли, что внутри сталинской системы у человека, чьи родственники были угнаны в Германию, шансы попасть в отряд космонавтов были невелики? Догадываться об отношении Гагарина к этой фигуре можно лишь по совсем косвенным признакам, вроде “сталинского” зачеса вверх на знаменитом саратовском фотопортрете. Ответы Гагарина на иностранных пресс-конференциях – а после известия о том, что тело Сталина выносят из мавзолея, а Сталинград переименовывают в Волгоград, его часто спрашивали об отношении к культу личности и о том, мог ли бы он полететь при Сталине – в высшей степени уклончивы. Гагарин предпочитает держаться в стороне от хрущевской разоблачительной риторики и отбивает такого рода “крученые” подачи очень сдержанно. “В нашей стране, – сказал он, – результаты, достижения науки, техники, культуры, как тому учил Владимир Ильич Ленин, оцениваются не кем-либо одним, а коллективно. Советский народ – вот кто главный ценитель всех достижений, которые прославляют доброе имя нашей Родины” [21]. Как – выдохнув, замечает корреспондент, – “Юрий Алексеевич не стал много говорить на эту тему, достаточно ясную каждому советскому человеку” [21].

Годы “метаморфозы” – в течение которых Гагарин-“куколка” превратился в Гагарина-“имаго” – пришлись на любопытные времена: самый излет сталинской эпохи – и раннехрущевская полусмута, еще до ХХ съезда. Потихоньку возвращаются люди из лагерей; в общество вбрасывается новая информация; старый уклад поскрипывает. Мы не нашли данных о том, как все эти процессы проникали в сознание Гагарина; факт, однако, тот, что ни при Сталине, ни после никто особых препятствий его карьере – ни литейщицкой, ни спортивной, ни военно-воздушной – не чинил.

В Саратове в здании бывшего “Немецкого дома” функционировал аэроклуб – и каждый сентябрь в газете “Коммунист” выходило объявление такого примерно характера: “Саратовский аэроклуб производит набop курсантов на 1951/52 учебный год. Принимаются юноши для обучения без отрыва от производства на отделения пилотов, планеристов и авиационных механиков. Курсанты, зачисленные в аэроклуб, обеспечиваются бесплатным летным обмундированием, горячими завтраками и доставкой на аэродром. Начало занятий 1 октября. Подробные условия о приеме по адресу: улица Рабочая, 22” [3]. Как и всегда в жизни, важнее всего оказалось то, что напечатано мелким шрифтом: моментально выяснилось, что одно из “условий” состояло в том, чтобы не быть студентом техникума; авиации запрещалось “воровать” кадры из менее престижных секторов образования.

Первую попытку прибиться к авиации Гагарин предпринимает в 18 лет, студентом второго курса: прямо у них в техникуме открывается филиал отделения пилотов Аткарского учебного центра ДОСААФ. Гагарин становится “слушателем”, однако дальше азов теории дело не продвинулось – через несколько месяцев, зимой 1953 года, филиал прикрывают. Затем он узнает, что в Саратовской области, в Красном Куте (примерно там, кстати, приземлится потом Герман Титов), в летном училище гражданского воздушного флота набирают курсантов. Гагарин зондирует почву – однако получает от ворот поворот: выяснилось, что туда берут только с законченным средним образованием.

Несмотря на то, что его не допустили к участию в “штурме неба”, Гагарин много читает летчиков и о летчиках: “Повесть о настоящем человеке” Б. Полевого, “Записки штурмана” М. Расковой, а также М. Водопьянова, В. Чкалова, Дж. Коллинза – автобиографию знаменитого не менее, чем Линдберг, американского летчика, написавшего откровенные мемуары о том, как он вынужден был, чтобы прокормить себя, соглашаться на самую рискованную работу; книга была на ура принята в СССР и вызвала шквал сочувственных комментариев, в том числе самого Гагарина (“Коллинза, – сказал я, – по-моему, преследовала обреченность одиночества… Главное, что занимало его мысли, были доллары. Любой ценой, но только заработать…” “Юрий прав, – поддержал меня Дмитрий Павлович. – Капиталистическая действительность создавала для автора книги именно ту обстановку азартной игры со смертью, когда в погоне авиационных компаний за прибылями жизнь летчика могла оборваться в любом полете” [13]). Читает исключительно “для себя” – без надежды стать кем-либо, кроме синего воротничка, специализирующегося по серому чугуну; ну да, в конце концов, нет ведь ничего дурного в том, чтобы скоротать жизнь, отливая сегодня каретки, завтра отопительные радиаторы, а послезавтра, глядишь, так даже и тюбинги для метрополитена.

Осенью 1954 года, однако ж, биржа оживилась: пришли новости о том, что в аэроклуб принимают студентов четвертых курсов техникумов. Удивительным образом, именно на четвертом курсе Гагарин в тот момент и учился; странно было не воспользоваться этим шансом – и он воспользовался.

Сейчас читатели вряд ли понимают, чего уж такого привлекательного было в этом самом аэроклубе – ну, научился летать, и что? Однако для поколения молодежи 1950-х годов авиация была если не заветной мечтой, то, во всяком случае, крайне престижной специальностью (наверное, это то же самое, как если бы в Саратове сейчас открылся филиал Google). Летчики, гоняющиеся за американцами на только-только появившихся реактивных истребителях, были героями войны в Корее – информация о том, что там воевали не только сами корейцы, но и советские летчики, была засекреченной, но по тону радиосообщений можно было понять, что это – “наша” война. “Конкурс в летные училища был огромен, бывало до двадцати человек на одно место” [14]. И самым верным способом поступить туда было окончить аэроклуб, своего рода пилотские курсы. Разумеется, все эти аэроклубы – огромная сеть, раскинутая по всей стране, – принадлежали государству, которое пропагандировало профессию летчика, предоставляло технику, оплачивало услуги преподавателей и обслуживающего персонала – а взамен получало корпус летчиков-любителей, которые либо продолжали учебу в качестве профессионалов, либо служили резервом в случае внезапной необходимости увеличить состав военных летчиков. Аэроклуб в СССР был необязательной, но желательной инстанцией в цепочке отбора и подготовки кадров для авиации; попасть туда означало оказаться в обойме; собственно, карьера Гагарина как раз и демонстрирует, насколько недалек мог оказаться путь от простого члена аэроклуба до профессионального космонавта.

Биографы обычно